[html]<iframe frameborder="0" allow="clipboard-write" style="border:none;width:614px;height:90px;" width="614" height="90" src="https://music.yandex.ru/iframe/album/22411594/track/104274512">Слушайте <a href="https://music.yandex.ru/track/104274512?utm_source=web&utm_medium=copy_link">Планы</a> — <a href="https://music.yandex.ru/artist/9661420">Владимир Клявин</a> на Яндекс Музыке</iframe>[/html]

"Через тысячи холодных дней
Мы с тобой прорвёмся, слышишь?
Просто посмотри в мои глаза
И ты в них всё увидишь..."

Ночь. Улица. Фонарь. Аптека. Кажется, у Блока было именно так. У Валеры Лагунова было несколько иначе. Вокзал. Перрон. Купе. Платформа 9¾.
Еще неделю назад он думал, что сделал в этой поганой жизни все, что был мог и должен, а дальше его ждет только смерть. Уйти вслед за теми, кого он собственными поступками швырнул за черту. Снова пожать руку Лёве, Игорю, обнять отца, увидеть улыбку Анастасийки. Вымолить у них прощения на коленях. Сделать хотя бы что-то, что помогло бы сердцу перестать быть вибрирующим кулаком из плотно сдавленных мышц, а душе перестать гореть и щипать, словно на нее, изорванную в клочья, вылили пузырек йода.
Потом он думал о том, что смерть для него - это не высшая мера, а высшее благо и он это благо просто не заслужил. Нет, наоборот, за все, что он сделал и не сделал, ему положено жить и мучаться, а затем снова мучаться и жить. И так по кругу.
Вечно.
Затем в голове появлялся образ Дениса. Брат раз за разом садился рядом с Валеркой, клал ему ладонь на голову и повторял: «Проблема боится здравого смысла. Делай и вычеркивай.» А потом мысли зацикливались друг на друге и словно бешеный проигрыватель мотались по одной и той же окружности.
Делай.
Приходилось вставать и делать.
Например, брать то письмо с комода, обуваться в свои повидавшие ужасов красные кеды и идти в Колдотворец. Про свои глаза он не вспоминал. Они тоже видели немало, но они это заслужили.

Когда Валера перешагнул порог той школы, он еще не знал, что разменяет билет на электричку, привезшую его в глубинку Нижегородской области, где пахло сеном, ветром и осенью, на билет в этот экспресс. Но когда тот странный профессор предложил ему обмен, Валера сразу согласился. Может это был шанс попробовать не сдаться и для начала хотя бы заслужить себе возможность покоя. А может это был путь в один конец. Разница велика, если тебе на самом деле есть из чего выбирать. Но ему не было.

Пальцы неосознанно дотрагиваются до значка с тремя языками пламени, приколотого на лацкан синего пиджака. Сначала нежно, едва касаясь, но в следующую секунду с таким нажимом, что острая грань режет кожу, выпуская наружу каплю карминовой крови. Он неосознанно прикладывает подушечку пальцев к губам и слизывает, не отрывая взгляда от оживлённого перрона. На нем в бесконечном мельтешении суетятся отбывающие и провожающие, но в купе тихо. Стекло позволяет уловить лишь какой-то отдалённый гул, который прорезает гудок поезда. Первый.
Еще есть возможность встать, подхватить куртку, чемодан и выйти. А можно даже без чемодана, просто куртку. Или просто выйти. Какая разница, где встретить полнолуние? С чего он вообще решил, что здесь будет иначе? Луна везде одна, как и солнце. Как и тот Зверь, который прячется в его солоноватой крови и будет жить там всегда, пока кто-то не осмелиться поверить в себя и решить, что он в праве с ним справиться и уничтожить. Или хотя бы просто подойти на расстояние вытянутой руки. Дотронуться до этого проклятого значка и сорвать вместе с куском ткани, подарив зверю разом и искупление и покой.

Что сказал бы Лева, если бы он сейчас вышел из вагона и растворился в толпе? А Денис? Игорь? А отец?
А что сказала бы Она?...

Валера морщится и вжимается затылком в мягкий подголовник. В тот раз он думал так же. Эта мысль зазубренным лезвием вспорола сознание и он сделал то, что сделал. Но он сделал бы это и без той мысли. И без ножа. И даже без того ее взгляда.
Сейчас кажется, что он родился с осознанием именно этого поступка. Что все пути легли перекрестием и привели его в правильную точку. Что он тогда ей сказал? «Анастасийка, беги!». А что она сказала ему теперь, пока ладонь скользила в луже ее остывающей крови, пропитывая мокрые от дождя пряные листья и рукав его куртки? «Валер, беги...»

«— Почему она не сказала, что любит меня?! - заорал Валера, стоя на коленях и ударяя кулаком в грязный асфальт. Еще несколько таких ударов и он пойдет трещинами, являя под собой Ад. Костяшки уже были содраны в кровь, но он не ощущал этой боли. Настоящая боль была глубже, под самыми ребрами, выламывая их наизнанку и запрещая сделать судорожный вдох. Когда Валера поднял свои глаза и посмотрел вверх, Игорь понял, что Ад был ближе.
— Потому что она именно это и сказала, Валер. - голос старого друга опустился ему на плечи, словно колючий, но теплый плед...»

Да. В тот раз убежала она, но он ее хотя бы спас. Неважно какой ценой. А сейчас убегал он. Не спас и убегал.
Как последний мерзавец и трус.

Вот только от себя не убежать. Как никуда не деться от ее глаз и от собственной совести. А может они уже давно слились воедино? И с удвоенной силой прожигают насквозь то, что осталось от его души? Что когда-то ею звалось.

За дверью послышался шум. Обычная возня тех, кто выбирает и заселяется в купе, гремит багажом и заводит разговор, если купе оказалось уже обжитым.
Валера бросил еще один взгляд через очки на откровенно пустеющий перрон и под звуки второго гудка остервенело полез в чемодан, доставая от туда свой потрепанный альбом - уже довольно пухлый, с кучей набросков и вложенных в него разномастных листов. Их края неаккуратно торчали из под обложки и выглядели уже не острыми, как бритва, а пушистыми и с заломами. Карандаш по привычке оказался вложен внутрь альбома и был наполовину исписан.

Если он не может избавиться от этого взгляда, он будет рисовать его, пока в силах держать карандаш в пальцах. Пока в силах стоять на ногах. Пока в силах выносить его и не сойти с ума.

Отредактировано Valeriy А. Lagunov (2025-08-22 14:31:32)

Рука, выводящая линию на бумаге, дернулась, смазывая контур ресниц. Валера узнал о том, что она войдёт в купе за несколько секунд до того, как дверь с шумом отъехала в сторону. Этот запах было не спутать ни с чем. Он не просто сводил с ума, рождая желание зарычать и оскалиться, он приказывал телу превратиться одновременно в оголенный нерв и натянутую струну. Как зверь, замерший за секунду до броска.
Пальцы до бела сжали карандаш и Валера поймал себя на том, что начал тяжелее дышать и раздувать ноздри. Он смотрел в одну точку - на ручку двери, которая должна была вот-вот повернуться вниз.
А он должен был вот-вот броситься.
Спасло зеркало. На секунду сместив траекторию взгляда, юноша увидел свое отражение. Окаменевшее лицо, сведенные брови, подрагивающие в напряжении губы, готовые совсем скоро дотронуться до чужой кожи. И конечно взгляд. Тот самый взгляд, из-за которого всегда жгло глазницы и казалось что они не просто вибрируют, а горят огнем. Кровавые переливающиеся блестками радужки.
Но это был уже не он.

«— Валер, все хорошо, Валер, ты справишься. Вместе проще.»

Вместе проще. Всегда было проще. Она брала его за руку, смотрела в глаза и мир отходил на второй план. Весь этот гребаный мир, изменивший его и подменивший понятия о правильном и неправильном. Ее рука в его пальцах выпрямляла его. А сейчас ее не было. И руки не было. Остался только карандаш, но и тот с хрустом ломается пополам в тот момент, когда дверь купе яростно распахивается и на пороге возникает фигура.
Ее уже не было - остался лишь голос в его голове и этот голос все еще верил в него - в своего Валерку - даже сейчас, когда он сам не верил в себя.

Обломки карандаша падают на мягкий ковролин. Один из них катится вперёд и ударяется о носок чужой туфли. Все словно замедлилось, не двигалось, а текло. Валера поднимает взгляд и... мир отходит на второй план. Если глаза на его рисунках могли оживать - они ожили.
А его глаза - вновь стали голубыми.

Валера все ещё сидел, сжимая в руках альбом и опомнился только тогда, когда звук ее голоса наполнил купе. Мир возвращался на место, но средоточием его все равно оставались ее глаза, которыми она рассматривала парня с явным интересом. А он, не мигая, смотрел на нее.

Не моргнул он даже тогда, когда опомнился и подорвался помочь водрузить ее чемодан на верхнюю полку, стараясь не замечать беспорядка на блузке и того, что она ему открывала. Пальцы бессовестно дрожали и пришлось сглотнуть ком, плотно застрявший в раз пересохшем горле. Она не должна была это заметить - он стоял спиной и поправлял багаж, чтобы тот ненароком не свалился им на голову. Увидеть не могла, но Валера молился, чтобы не услышала.
- Нет, я не против. - кажется, он сам испугался звука своего голоса, а потому пришлось даже кашлянуть в кулак. - Валера. - пауза и снова этот не мигающий взгляд. Ему казалось, он плавит стекла его очков. А что казалось ей? Потом, спохватившись, добавил, - Валерий Лагунов. Приятно познакомиться. - следом идет протянутая рука со все еще подрагивающими тонкими пальцами. С этим он справиться не смог.
Он даже не заметил, как забыл о реальности. Что он не в Москве и это не поезд в Адлер, который должен был увезти его на неделю в рай, но в итоге уехал без него, оставляя в Аду. Он растерял эту реальность, как укатившиеся под ноги остатки карандаша. Он уже не в Москве. Это не поезд в Адлер. А она - не его Анастасийка.

Нагнувшись, Валера подобрал с пола беспорядок и сел обратно, вновь укладывая затылок на подголовник и стараясь смотреть куда угодно, лишь бы не на эту девушку с ее заплаканными лицом, разбитой губой и чужими глазами, по которым он так скучал. Это стоило усилий. Даже больших, чем сменить цвет глаз с красных на голубые. А чертов гудок все не раздавался. Перрон давно пуст. По нему, гонимая ветром, шелестит брошенная кем-то газета... Валера, как утопающий, хватается за эту картинку и молча провожает ее взглядом, пока ветер не уносит смятую бумагу прочь с линии видимости окна. Наконец, глубоко вдыхая воздух в легкие и делая над собой нечеловеческое усилие, он медленно поворачивает голову к девушке и, привычным жестом снимая очки, задает единственный волнующий его сейчас вопрос:
- Кто это с тобой сделал? Он здесь?
Остальные вопросы подождут своей очереди. Или умрут, так и не озвученными в его голове, как бывало не раз. Но этот - этот важно задать сейчас, в моменте, пока разница между успеть и не успеть равна расстоянию между вагоном и перроном.

Почему-то ее ответ его даже расстроил. Сейчас он был бы не прочь выскочить из купе и найти этого ублюдка. А потом разбить ему морду. Хоть раз показать таким, как он, что драться можно не только с теми, кто слабее, но и с теми, кто может дать сдачи. Таким обычно это не нравится. А вот Валера Лагунов был бы счастлив. Счастлив утопить в секундной ярости эту плывущую перед глазами и в крови растерянность. Унять дрожь пальцев, сжимая их в твердый, как камень кулак. Снова обрести под ногами привычную почву - без нее так сложно держать удар. А бить невозможно вовсе. А еще это прекрасный повод покинуть этот поезд. Пусть даже без чемодана и куртки.
И можно было бы даже уложиться в промежуток между двумя гудками. Если поднапрячься.
Сначала заговорил Игорь.
«Отличная идея, Валер. Покажи всем, как быстро ты умеешь передвигаться и как сильно можешь бить. Это будет замечательный манифест - почти как тогда, на линейке в честь открытия смены. Расскажи им с порога, кто ты есть.»
В голосе Игоря текла ирония и от нее Валере сделалось больно.
Потом заговорил Денис. В его голосе иронии не было - только бесконечная попытка протянуть руку. Но больно Валере быть не перестало.
«Кому ты действительно хочешь помочь? Ей или себе? Если себе, то не ищи причин - просто встань и уходи. А если ей, то тебе стоит остаться.»
Последнее слово тонет в гудке и Валера словно выплывает наружу из под толщи мутной и плотной воды. Его взгляд становится вновь осознанным и ясным, фокусируясь на красивом лице девушки. То, что она заговорила по-русски ничуть его не удивило - одной ногой он все еще был в том поезде в Адлер, но ее акцент заставил юношу едва заметно улыбнуться.
— Неопрятный. - на автомате поправляет Валера ее и свои очки, а потом встает, легко доставая свой чемодан из под сиденья. Тот достался ему от отца и являл собой вместительный прямоугольник из коричневой кожи. Вот только вмещать ему на этот раз было почти нечего. Он расстёгивает молнию и откидывает крышку, залезая рукой куда-то на дно, под рубашки, - Да. Из Москвы. И я не знаю, кто такие магглы.
Это было чистой правдой. Валера, впервые столкнувшись с изнанкой мира три года назад в пионерском лагере, до сих пор мало что знал о природе собственных способностей и о том мире, откуда они явились. У него не было времени разбирать терминологию этого, куда его занесло по всей видимости случайно.

Пальцы наконец нащупали искомое. Он достал жестяную коробку с изображением наряженной новогодней елки. Такие коробочки обычно раздавали детям, когда родители водили их на ледовое представление в Кремлёвский дворец. И в них обычно были конфеты. Сейчас конфет там не было, но было то, что нужнее. Валера открыл крышку и поставил коробку на стол перед девушкой.
- Здесь иголки, нитки и пуговицы самых ходовых цветов. Умеешь пришивать?
Валера умел. Брат научил его не только строить шалаши и чинить велосипед, но и пришивать пуговицы с нашивками. А еще всегда носить с собой в походах стандартный набор пионера. Даже сейчас его можно было увидеть в раскрытом чемодане, если заглянуть за плечо юноши. На аккуратно сложенных вещах лежал фонарик, веревка, коробок спичек и книжка. Где-то еще точно был сложенный перочинный ножик, но его видно не было.
- Твой старший брат трус и мерзавец. Он должен беречь тебя и защищать, а не бить. Ему повезло, что он не может сюда пройти.
Примерно такой же трус и мерзавец, как я. Но почему-то я пройти сюда могу.
Валера мысленно усмехнулся. Настолько ярко, что на губах мелькнула тень этой усмешки. Он снова посмотрел на Фрэнсис и земля снова покачнулась. Захотелось дотронуться до ее щеки ладонью; проверить, не сошел ли он окончательно с ума и быть может никто и не заходил в купе, а он от отчаяния ее себе придумал и сейчас говорит сам с собой... После "Буревестника" он уже ничему бы не удивился.

Пришлось сдержаться. Снова сесть на свое место и взять в руки альбом, чтобы хоть как-то их занять, раскрывая его на незавершённом рисунке. Спрятать свой взгляд, чтобы не скользить им по ней, раз за разом всматриваясь, словно в мутную воду и пытаясь разглядеть что-то на дне. Да, карандаш из одного превратился в два, но грифель цел, а рисовать можно и этим огрызком. Дотронувшись им до бумаги, Валера внезапно и даже слишком поспешно поднимает взгляд, чуть дрогнув бровями и ломая этим их изгиб.
- Извини. Я не подумал. Я сейчас выйду. Скажешь, когда можно будет вернуться, хорошо?
Выйдет и закроет поплотнее дверь. Обопрется о длинную перекладину. Нет, вцепится в нее руками, будто это единственный выступ на абсолютно гладком сланце скалы, а он - висит прямиком над пропастью. Она еще не вернула ему землю под ногами. И он не знал, захочет ли возвращать. А сможет ли?

Не дожидаясь ответа, он поднимается и шагает к выходу. В отражении все тот же Валера Лагунов - высокий парень в темно-синем костюме, красных кедах, со значком пионера и в очках с толстой оправой, скрывающих пронзительный взгляд. Зверь внутри притаился. Он умел маскировать свою слабость. Валера этому еще только учился. Его всегда выдавал взгляд.
- Я не знаю, есть ли у этой двери замок. Но я не зайду, пока не позовешь. И будь уверена, никто другой тоже.
Прозвучало, как обещание. Той другой он тоже обещал быть рядом. А теперь она на московском кладбище, а он в вагоне поезда за тысячи километров от нее... Перед глазами вдруг появился Ивочкин со своей тонкой и подленькой улыбочкой.

Ивочкин, рассказывающий ему про пользу прививок и звавший его присоединиться.

Ивочкин, упрекающий его в том, что он не пользуется своей властью и силой, которая могла бы спасти ее дважды.

Ивочкин, посмевший и считающий себя в праве указывать ему, что "хорошо", а что "плохо". Рискнувший встать с ним на одну ступень...

Да кем он себя возомнил?! Господи Боже...
Ручка под нажимом пальцев со щелчком опустилась вниз. Валера рывком дернул дверь в сторону, делая шаг и не оборачиваясь.

Отредактировано Valeriy А. Lagunov (2025-08-24 00:18:27)

[html]<iframe frameborder="0" allow="clipboard-write" style="border:none;width:614px;height:100px;" width="614" height="100" src="https://music.yandex.ru/iframe/album/34916631/track/135065117">Слушайте <a href="https://music.yandex.ru/track/135065117?utm_source=web&utm_medium=copy_link">Сердце только вот не проститутка</a> — <a href="https://music.yandex.ru/artist/23109601">Zlatentsia</a> на Яндекс Музыке</iframe>[/html]
Как только за ним захлопнулась дверь купе, отрезая его от нее, Валера сделал то, что хотел. Он схватился за поручень и замер, чувствуя, как все тело превращается в налитый свинцом камень. Жили лишь его глаза. Они цепляли картинки за окном и провожали их, следом цепляясь за новые. Поезд как раз проезжал по древнему мосту над ущельем и посмотреть было на что. Теперь они оба плыли над пропастью, вот только у поезда опорой был мост, а что было опорой у него самого?
Валера не знал, сколько прошло минут. Он их не считал, как не считал он и верстовые столбы, мелькающие через равные промежутки. Они отмеряли километры, а Лагунов - дни. До полнолуния оставалось меньше месяца. Этот участок своего жизненного пути он обязан пройти достойно. Как учил отец и брат, хоть последнего он старался сам не вспоминать. Впрочем, Денису это было не нужно - он сам решал, когда ему прийти и протянуть свою руку, от которой Валера отмахнулся еще в «Буревестнике». Как того от него ждал Лева и Игорь. Особенно Игорь... Наряду с Ней, он до последнего был на его стороне, раз за разом не обращая внимания на то, насколько разной это сторона для них стала и какая жирная черта пролегла между.
Ну, а Она... Она просто верила в него - ей даже не нужно было знать. А он эту веру предал.

На миг Валера прикрывает глаза. С губ срывается выдох - горячий поток спертого воздуха из легких. Он обдает пересохшие губы теплом и пеплом; юноша отрывает от перекладины заиндевевшие в суставах пальцы. Потом оборачивается лицом к закрытой двери купе и сползает на пол. Коридор пуст. Никто не покидает своих временных убежищ, проводница не катит свою гремящую на стыках тележку. Никому не мешают его длинные ноги, которые он согнул в коленях, уперевшись носками кед в противоположную стену.
Эта девушка - Фрэнсис? - говорила что-то про магглов, отвечая на его вопрос. Что те дети, кто родился в семье без магии, называются магглорржденными. Выходит, он тоже из этой категории. Вот только почему ему настолько все это безразлично? Все эти незнакомые слова, которые должны были бы вызывать интерес и ажиотаж, бередить мысли и заставлять ресницы трепетать от предвкушения погрузиться в новый мир с головой. Но нет. Один раз он уже так трепетал.
А потом погрузился. А потом захлебнулся. Кровью.

Единственное, что сейчас его волновало, это дата, отмеченная в календаре. А еще, смогла ли девчонка ровно пришить себе три пуговицы или все же нужно было предложить свою помощь. Нет, она не выглядела белоручкой и весь ее вид говорил о том, что с нитками и иголкой она точно справится. Вот только...

« — Ты мне всегда и во всем помогаешь, Валер. Даже шнурки завязываешь, если они развязываются, когда мы гуляем. Все вокруг смотрят, а тебе все равно... Я закончу школу и пойду учиться в медицинский. Я обязательно найду лекарство. Я тоже тебе помогу. Вместе мы справимся.»

Валера проводит по лицу ладонью - с нажимом, снизу вверх, путая очки в длинных пальцах и заставляя их сначала приподняться, повинуясь движению, а после и вовсе остаться в руке. И именно в этот момент дверь купе отъезжает в сторону и в проеме появляется Фрэнсис - в рубашке с идеально пришитыми и застегнутыми пуговицами. Она называет его по имени и это, в совокупности со звучанием ее голоса, заставляет Валеру вздрогнуть. Уже не первый раз за их недолгое знакомство по телу словно пускают электрический ток, но сейчас ампераж особенно силен. Настолько, что границы зрачков от невидимого удара сначала резко сужаются, а потом начинают расширяться, словно вселенная. Наверное, именно ее она увидела, когда он поднял вверх бледное лицо, сшивая намертво диагональ их взглядов. Без всяких швов и ниток. Секундно. Но намертво.
А еще он вспоминает про ее вопрос, на который так и не успел ответить. Валера складывает очки, цепляя дужкой за петлицу.
- От одного профессора. Дамблдора, если не ошибаюсь. - потом отталкиваясь ладонью от пола, он рывком встает на ноги, вновь оказываясь выше нее почти на две головы, - Это он пригласил меня из Колдотворца в Хогвартс. Странная история. Даже для меня.
Она и впрямь была очень странной. Цепочка роковых событий и случайностей, приведшая Лагунова в кабинет директора магической школы под Нижним Новгородом, где его ждал размен старой жизни на новую. Во второй раз.
Или шанс исправить и искупить. А может просто возможность сдохнуть подальше от единственных родных глаз, которые у него в жизни остались. Он не хотел, чтобы мама плакала. Больше этого он не хотел, чтобы она знала, во что он превратился. Для нее даже чувство к Насте, заставившее его обменять свою жизнь на ее, не стало бы достаточным оправданием. Она была мама... Он был для нее всем миром. Но она не знала, что этот мир превратился в кошмар. Если Бог есть, он сделает так, что и не узнает.

Чаю... Она хочет чаю...
Юноша ненадолго разрывает зрительный контакт и смотрит по сторонам, а потом вновь в ее глаза, не мигая. Он вообще редко моргал. Почти никогда.
- В этом поезде нет проводника? Иди в купе. Я принесу сам. Вагон-ресторан ведь там?
Валера кивает влево. Он помнил, что прошёл почти весь поезд насквозь, пока нашел пустое купе, но был настолько погружен в себя, что не заметил никакого вагона-ресторана. Тем не менее он точно должен был быть. Или нет?
- Потому что там, - он поднимает руку и указывает большим пальцем вправо, - Скорее всего почтовый вагон и багажное отделение. С сахаром ведь, да?

Отредактировано Valeriy А. Lagunov (2025-08-24 20:39:41)

- Ты уверена?
Он не уточняет в чем. В том, что этот странный профессор никогда не ошибается? Или в том, что она действительно хочет пойти с ним, хотя на ее лице все еще остаются заметные следы чужой трусости и подлости.
Меньше всего Валере хотелось бы ее обижать, но не спросить он просто не мог. Он всегда был заботливым... сыном, а статус старосты только развил это, научив распространять на других.
Вот и сейчас голубые глаза смотрят с чуткой заботой. Такой аккуратной, но острой, словно наточенный нож, нежно скользящий по коже, задевая вздыбленные волоски.

Но ее ответ в глазах. Она вся — сплошной взгляд. Взгляд, от которого он никак не мог убежать в купе, а теперь уже и не хотел. Ему не впервой тонуть и захлебываться. Быть может стоит начать его пить? Валера думал, что потерял этот взгляд навсегда, что осталось лишь раз за разом воспроизводить его карандашом на бумаге, а потом рвать в клочья, остервенело жмурясь, чтобы не расписаться в своей слабости на своих же щеках... Потому что это все было не то. Не так. Не ее. Как бы он ни старался, раз за разом выводя линии и штрихуя, те радужки больше не искрились. Не обнимали его. Но теперь... Если магический мир мог вернуть в эти глаза жизнь - он оказался в правильном месте.
— Хорошо. Идём.
Коротко, уверенно, спокойно. Юноша по привычке тянется, чтобы взять за руку и сплести пальцы, перед тем, как сделать шаг, но вовремя одергивает себя. Любимый взгляд ему вернули, но не саму любимую. Он должен быть благодарен уже за это. А все остальное - не его и ему не принадлежит. Придется держать свои руки при себе. Учиться жить без ее пальцев, ставших ему самым сладким ошейником. Пальцев и голоса. Только они и кровь Игоря помогали ему справляться с тьмой внутри.
«...а к свету... К нему тянуться надо.»
Кто это сказал? Тот же самый ублюдок, который отнял у него все. Ему ли было рассуждать о свете? Но он рассуждал. И был до одури в этом прав, будь он проклят.
Насколько хватит его одного? Валера бросает взгляд на наручные часы, словно уточняет время. На самом деле он в сотый раз смотрит на лунный календарь. Двадцать девятое сентября. Еще почти целый месяц до прыжка в бездну. Одна надежда, что достигнув ее дна, он вымолит даже не у Бога - у Нее - прощения. Бог давно от него отвернулся.

А потом девушка улыбается. Мутная вода перестаёт быть мутной и становится чистой, как слеза. В ней теперь можно рассмотреть свое отражение, но он на него не смотрит. Он смотрит на то, как преобразилось ее лицо, как оно словно подсветилось изнутри вышедшим из-за тучи осенним солнцем. Валера, сделавший было шаг влево, замирает. Уголки его губ сначала неуверенно, словно что-то держало их по краям, подрагивают, но потом цепи рвутся и на лице появляется широкая ответная улыбка. Впервые с тех пор, как он остался один. А еще впервые с тех пор ему на мгновение показалось, что есть еще смысл. И шанс. А может даже что-то большее — вера.

Он пропускает ее вперёд, намереваясь идти следом - коридор слишком узкий, чтобы идти рядом. Пришлось бы прижаться руками  и невзначай коснуться пальцами пальцев. Идти вслед за ней тоже хорошо. Ее макушка едва доставала ему до подбородка и никак не закрывала обзор. Зато он закрывал собой ее спину. Да и длины рук ему хватит, чтобы вовремя открыть перед ней очередную межвагонную дверь. Об этом он тоже подумал. Рефлекторно. По привычке.
- Расскажи мне пока, откуда ты так хорошо знаешь русский? Во всем мире его считают самым сложным. - улыбка с его лица все еще не исчезла до конца, но превратилась в едва уловимый флер, - И самым красивым.
Но с твоей улыбкой все равно не сравнится....

Отредактировано Valeriy А. Lagunov (2025-08-25 01:59:33)

А он, наверное, не выдержал, если бы ее пальцы вплелись в его волосы. Нежным, но уверенным жестом, к которому он так привык и по которому так скучал. Скользя с шеи вверх и погружаясь в темную жесткость на затылке. Правда, для этого бы ей пришлось привстать на цыпочки, но он бы ее обязательно придержал, чтобы она не пошатнулась и не ударилась.
Но она не сделала этого. Как он не взял ее за руку, остановившись в моменте и вовремя себе запретив.
Наказан.
Поганой кровью, которую жадно глотал, сдерживая приступы рвоты.
Поганой рукой, чьей кожи касался губами, измазывая в той самой крови подбородок и щеки.
Поганым взглядом, которым встретил Серп его отчаянный крик. В этом взгляде было и удивление и предопределение. А еще была гордость - и от нее тошнило не меньше, чем от запаха теплого металла во рту.

«Ты меня удивил, Валера... Ну что ж, достойный у меня будет преемник».

Наказан самим собой, что не способен просто перестать дышать. Это оказалось страшно. Видимо даже страшнее такой жизни. По крайней мере пока он был не один. Пока она его обнимала, а Игорь подставлял плечо. А он оказался трусом. Действительно, достойный преемник лживой твари. В этом тоже Иеронов оказался прав. Иногда даже жаль, что он поджег себя в одиночку. Валера бы с удовольствием сделал это сам.
Но история не знает сослагательного наклонения. Совершенно непонятно, что было бы, если бы... Что?
Если бы он не разменял свою жизнь на Ее? Если бы явил свое нутро еще тогда, там, в «Буревестнике»? Если бы уехал с родителями, бросив Игоря разбираться самому?

Валера вновь усмехается собственным мыслям, выбирая момент, когда девушка уже обернулась и сделала шаг вперед. Он не увидел ее улыбки, ставшей горькой, как пригоревший мед, а она не увидела его лица, которое, будто судорогой, исказилось отвращением к самому себе.
А потом она запела... И ее голос смыл все мысли разом. Как поток бурной реки, он ворвался прямо в грудную клетку и намертво сжал превратившееся много месяцев назад в кулак сердце. Но не для того, чтобы сдавить сильнее. Наоборот, звук ее голоса словно бы разжимал эту стальную хватку; отгибал вцепившиеся в живое невидимые пальцы, заставляя сердце расширяться и пропускать один удар за другим...
Сколько этих ударов он сегодня уже пропустил? Потому что ее глаза одновременное ласкали и били наотмашь. А он стоял и подставлялся. И ему это нравилось. Иногда боль достигает такой силы, что превращается в сладость. Если это было так, то Валера не шел по коридору - он продирался сквозь патоку.

С щелчком дверной ручки обрывается и пение. Юноша осторожно, словно боясь сделать больно, кладет на ее плечо свою ладонь, чуть сжимая пальцы и упираясь в хрупкую кость ключицы. Он придерживает девушку слегка, чтобы она не спешила, чтобы дала ему возможность самому толкнуть перед ней дверь свободной рукой. Впереди, судя по гомону и смеху, находился нужный вагон. Даже удивительно, как можно упустить из виду такие объёмные детали, когда весь мир сжался до размеров собственного горя. А теперь и до ее глаз.
— Похоже, мы нашли, что искали. - вновь собственный голос заставляет его почти вздрогнуть — неужели за пару шагов он успел так охрипнуть? Кашлянув, Валера подталкивает ее к проходу через межвагонное сочленение, распахивая очередную дверь. Поверх ее головы он видит залитый искусственным светом вагон с большим количеством столов и мягких алых сидений. То тут, то там на них уже расположились школьники, умудряющиеся не замолкать ни на секунду. Обострившемуся слуху юноши весь этот гам изрядно давил на виски. Он на мгновение прикрывает глаза, опасаясь, что те сменили цвет. Но кровью не пахнет. Не сильней обычного, а до полнолуния еще далеко и значит, контролировать себя проще. Нет, дело не в крови и не в цвете глаз. Дело в ней и в том, как она собой обнажает его рваную душу, делая из нее вибрирующий оголенный нерв.

Чтобы как-то связать себя с реальностью, он достает из петлицы очки и надевает их на переносицу. Следом привычным жестом поправляет. Потом склоняется над ней чуть правее уха и говорит, смотря прямо перед собой. Его рука все еще лежит на ее плече, вот только пальцы разжались, готовые соскользнуть.
- Здесь как? Титан есть?
Потому что где брать чашки он видит, а где найти для них кипяток все еще нет. А ведь нужен еще чай, сахар и лимон. Про это Валера Лагунов все еще прекрасно помнит.

Отредактировано Valeriy А. Lagunov (2025-08-26 00:41:40)

Честно говоря, Фрэнсис вообще не понимает, что с ней такое. Почему она вдруг начала петь — здесь; почему чем дальше, тем сложнее сознавать, что она не где-то на седьмом небе, а в банальном вагоне банального Хогвартс-экспресса, до отказа набитого студентами.
Тяжелая, тёплая ладонь ложится ей на плечо, и связь с реальностью окончательно теряется, плавится в сухом и жарком тепле, словно какая-нибудь жалкая пластмасса. Валера у неё за спиной. Совсем рядом. Она чувствует его, как что-то очень большое и горячее, готовое вот-вот раскрыть над ней свои крылья. Черные ресницы слегка вздрагивают, смыкаясь, и мир гаснет, полностью уступая ощущениям. Сильные, до невозможности чуткие пальцы сжимаются на её плече — ровно настолько, чтобы не сделать больно, и это так приятно, что хочется плакать. Межвагонная дверь щёлкнула где-то впереди, совсем перед её носом, но Фрэнсис уже не нужен ни ресторан, ни лимон, ни сахар, ни тем более любопытные однокурсники; на чистом рефлексе она делает шаг назад, и тут же соприкасается спиной с синим Валериным пиджаком.

Само собой, не спрашивая её разрешения на это, гибкое и стройное тело выгнулось в позвоночнике, пропуская быстрый, тягуче-тёплый импульс в поясницу; опомнилась Фрэнсис только ощутив собственным затылком плечо Лагунова; она буквально облокотилась на него — и всё это произошло быстрее, чем Лира успела хоть что-то подумать.
Она его слышит только тогда, когда он спрашивает про титан, и вместе с этим голосом к ней возвращается разум — яркими, резкими проблесками. Валера уже не держит её за плечо так, его пальцы разжались — а если бы нет, то она бы и не дёрнулась. Но первое, что девушка сейчас чувствует — это постыдно-влажное тепло внизу живота, тянуще-ноющее, словно какое-то изощрённое проклятье, и всё это на глазах у посторонних. Одновременно она бледнеет, краснеет и хочет провалиться от стыда сквозь землю; но на этот раз быстро заживающая под воздействием волшебной мази губа здесь совершенно ни при чём.
— Ого, Фрэээн, какой удачный макияж!
Знакомый звеняще-наглый голос звучит как нельзя кстати, буквально выдёргивая Фрэнсис из её ощущений; сам того не понимая, мальчишка буквально протягивает тонущей одногруппнице длинную сучковатую палку, за которую она быстро — и точно так же не думая — хватается. И если бы он адресовал свои восхитительные остроты только ей одной, цены бы ему не было. Но Даффи молниеносно переключился на новую жертву, и вот это, конечно, зря. А уж словарный запас-то какой... Боже. Прекрасен, как всегда.
— Ха-ха-ха — без единой эмоции в невозмутимо-ровных чертах пропела девушка, вальяжно подходя прямо к титану — с таким видом, будто и не было в помине никакого "макияжа". Идеально-ровная спина, безукоризненная осанка и слегка вздернутый подбородок, так что на всех этих шутов она смотрит как бы из под ресниц, "свысока". Брэндона Лира не боялась, как и его гогочущих товарищей, но мелодия для слуха была, прямо скажем, так себе. Впрочем, это не помешало ей повернуться к мальчишкам спиной — чаю всё-таки хотелось, а для этого нужно было взять чистый стакан.
— Очень смешно. Не обращай внимания — произнесла она, обращаясь уже к Валере — Это Брэндон. Он всегда такой.
Не торопясь и даже не думая показывать Даффи, что его слова хоть как-то на неё действуют, Фрэнсис повернула кран, и крутой кипяток полился в стакан, быстро накрывая пакетик с чаем, брошенную туда же дольку лимона и кусочек сахара.

Отредактировано Francis L. Abberline (2025-08-27 23:07:39)

— Не обращай внимания. - Привычно отмахнулась словами Фрэн, точно от назойливой мухи. Конечно, это только распалило Брандона, было еще в голове что договорить, но...
— Извинись.
- А раком не встать? - молниеносно отреагировал рыжик, дергая бровью и оглядываясь на пацанов, которые ржали как-то слабовато для начала шоу. И через мгновение он понял почему. Все тело накрыло непосильной тяжестью. Он даже не мог пальцем дернуть, будто оцепенел от страха. "Будто"?..
Худое, вытянутое тело закрыло собой не только эту дуру, но и, можно сказать, весь мир. Проглотило чёрной тенью. Энергия этого парня, его «я», его «всё» были настолько широки, что даже бесконечны. Выработанные уличные инстинкты-сенсоры Брандона нещадно сбоили, не в силах определить границы контроля этого человека. Он впервые не мог найти слепую зону у какого-то захудалого пацана! Хоть какую-то!
«Он заполонил собой всё пространство! Я даже глазом дёрнуть не могу, не то что ногой шевельнуть! Он будто смотрит отовсюду» - сердце застывало на один долгий, многовековой миг. Казалось, что в этом пространстве он живёт уже сотню лет. За это время лишь капля пота успела проступить где-то над губой, начиная сползать к подбородку. Это все он? Пристальный, немигающий взгляд какого-то психопата. В страхе. В изморе. В дрожи. Он не мог отвести взгляда. В абсолютном вакууме тишины существовали только глаза напротив, и он не мог оторваться от них. А ведь сидя за столом, он ещё даже не посмотрел наверх.

«Что за херня?», - вязко проплыла по кисельным волнам сознания одинокая мысль, тут же тяжким грузом исчезая в путь ко дну. Хотелось тряхнуть головой, но в мире едва прошла секунда.
— Перед ней.
Брандон бросил все силы на поднятие головы. И вот, их глаза, наконец, встретились. Яркая вспышка, радиоактивный взрыв, порами изничтоживший всё. И всех. Даже саму тьму: перестали существовать время, физика, запахи, люди. Кажется, даже его самого не было. Лишь глаза напротив и звериный страх, который они поражали. Вытаращенные, совиные, опасные. Хищные, они заглатывали жертву еще пока та летит далеко в небе. Разве случается не с людьми, когда они влюбляются друг в друга? Чувство, вот как сейчас, когда не можешь отвести взгляда и не контролируешь себя? Брандон долгие, тягучие секунды пытался адаптироваться под многотонный, тяжёлый взгляд. Он не мог понять, как что-то настолько мелкое, дохлое и бледное могло сделать его ноги каменными и ватными одновременно. Брандон впервые испытывал настолько яркое, непонятное чувство внутри, и теперь он отчаянно перелистывал в сознании знания из книг, пытаясь определить, что с ним происходит и как это побороть.
— Надеюсь, ты меня хорошо услышал и повторять не придётся.
Первыми в организме признаки жизни подали ноздри. Они расширились, наполняя организм свежим воздухом и несогласием с происходящим.
— Независимо от пола, староста обязана быть сильным и стойким человеком. Если важности хватает лишь ябедничать как последняя сука, то я могу извиниться перед ней лишь потому, что боюсь твоего шибанутого взгляда, — парень поднялся из-за стола медленно, не прекращая играть в гляделки. Вытягиваясь вверх телом, как хищная сова расставляет в стойке агрессивно крылья, он давал понять, что тоже не лыком шит. И страшные взгляды не заставят его отступиться. — Очень жаль, что перед входом в святая святых Хогвартс не проверяют мочу на наркоту.
Слышать свой голос было полезно для метального здоровья. Это возвращало в реальный мир.
— Слышь, ты. Защитник-недоучка, — Брандон цокнул одним краем губы, делая ответную нападку в сторону парня. Он говорил негромко, почти рыча. Если бы они были одного роста, то он обязательно бы ткнулся лбом в лоб… но в жизни такое было всего пару раз, чтоб рост совпал, поэтому он просто ткнул пальцем в грудь выскочки. — Я её учу, как работу свою делать и не позорить честь мундира Когтеврановского. Иначе пусть свою задницу в Пуффендуй тащит. А ты сначала ВОЙДИ в ситуацию, разберись, — его губы растянулись в широкой ухмылке, и хотя его "друзья" сыкливо молчали, боясь нарваться, ему нафиг не нужна была поддержка, чтобы отстоять себя. — А потом ВЫЙДИ, потому что тебя никто не звал.

Отредактировано Brandon A. Duffy (2025-08-28 19:50:10)

« — А тебя как зовут?
— Валерка. Но обычно меня не зовут — я сам прихожу.»

Валера не видел своего взгляда, зато прекрасно чувствовал того, на кого тот был направлен. Медленно сжимающаяся внутренняя пружина под давлением эмоций вот-вот готова была отстрелить. Это не пугало. Как не пугали в детстве пауки-косиножки. Ведь если знать, что даже самый ядовитый в твоей полосе паук не может прокусить кожу, то и страха перед ним нет. Одна забава. Другие мальчишки ради нее выдёргивали косиножке лапку за лапкой, но Валера не лез. Знание не всегда должно побуждать к действию. Иногда знание - это просто ресурс.
Вот и сейчас этот раздувающий ноздри не вызывал абсолютно никаких эмоций, кроме брезгливости и наплывающей волной ярости. Она брала разгон где-то с ковролина, поднималась вверх по ногам и почти доставала до плеч. Совсем как Фрэнсис.
Фрэнсис.
Ее движение он все так же чувствует спиной и слышит по краю звука. Вот зашелестела ткань блузки и юбки, вот прошуршала подошва туфли по ворсу ковра. Скрипнул каблук, словно вместо точки по ошибке мазнул запятую.
Валера перехватывает ее руку резко и быстро, не отводя взгляда от рыжего. Где-то пониже ее локтя железной хваткой смыкаются пальцы. Он слегка поворачивает к ней голову.
— Нет. - отрывисто и ультимативно. Его будто спросили на уроке, можно ли выйти, а он точно знает, что в кармане спрашивающего лежит чуть мятая сигарета, - Он может ударить в ответ.
С этими словами Валера тянет девушку за руку и заставляет опуститься на ближайшее свободное сиденье. Только после этого отпускает пальцы. Чтобы в следующую секунду схватить ими за ворот Брендона и приподнять в воздухе на линию своего взгляда. Ты вставал, хотел быть выше. Помогло?
К тому времени волна ярости уже достигла пика. Она клокотала где-то в глотке, заставляя кадык ходить вверх-вниз, а зубы сжаться. Замедленная съёмка была завершена. Воздух перестал быть плотным. Валера почти незаметно щурится сквозь стекла и дёргает повисшего в воздухе парня в сторону, с силой прикладывая его спиной к закрытой межвагонной двери. Еще голубыми глазами он видит, как шея парня, словно тряпичная, подается назад и тот с размаху ударяется затылком о плотное двойное стекло, а потом все накрывает алый туман... Он пульсирует вокруг, давя на виски и заставляя лицо оживать мимическими движениями - почти судорогами. Кривятся губы, распахиваются, подрагивая ресницами, глаза, а их радужки наливаются кармином... Со стороны кажется, что внутри него идет незримая борьба и оттого так трясутся руки, одна из которых все еще держит рыжего над полом и вдавливает в твердость двери, а вторую Валера кладёт рядом, как клал ладонь на стол, упором, но сейчас - до побелевших суставов. Расширившимися глазами, он неотрывно смотрит на лицо Даффи. Оно стало настолько четким, что Лагунов точно знает, сколько веснушек рассыпано по его щекам... Скользнув взглядом ниже, Валера видит проступившие сквозь ставшую не толще папиросной бумаги кожу шейную вену. Она трепыхается, бьется, жаждет... Медленно склоняя голову к плечу и поддаваясь вперед, Валера размыкает пересохшие губы и прикрывает глаза... И резко останавливается, словно впечатался в невидимую стену. Он слышит знакомый голос и поворачивает голову в сторону, отрывисто, словно зверь, которого что-то отвлекло. Что-то болезненно любимое, что-то, способное разомкнуть плотность этого алого марева, сместив фокус на себя. Всегда смещая.
"- Валер..."
А потом приходит воспоминание. Оно свежее, оно рвет что-то внутри в клочья, раз за разом, хоть и кажется, что все там давно превратилось в лоскуты. Но каждый раз эти обрывки памяти находят нетронутое место и рвут дальше. Без конца и края. Он уже не в вагоне-ресторане. Не в мчащемся в неизвестность экспрессе. Он в той больнице, где стены измазаны кровью точно краской. А перед ним не рыжий ублюдок Даффи, перед ним та медсестра. А еще голос, вырывающий раз за разом за шкирку из бездны, в которую он раз за разом пытается шагнуть.
Валер...

...он чувствует касание ее пальцев к своему лбу и волосам, и прикрывает глаза, возвращая себе постепенно и дыхание и контроль, и совесть. Сглотнув ком в горле, он переводит взгляд на Брендона.
- Я бы мог разорвать тебя, но не стану. - глухо и утробно произносит он.

Все еще подрагивающие от напряжения пальцы разжимают хватку и отпускают болтающееся в воздухе тело. То сползает ниже, являя на стекле двери кровавый мазок. Валеру всего трясет. Он сжимает губы в нитку и озирается, отступая на шаг от Даффи. Все лица вокруг смазаны в пятна. Все, кроме одного, чьи глаза будут преследовать его, даже если он замурует себя в стену, как Говша. И их взгляд чувствуется на себе так остро, словно он - игла, острие которой медленно входит в дрожащий нерв. Игла с раскаленным наконечником.

*пост согласован с соигроками

Трудно сравнить хоть с чем-нибудь это чувство, когда ты летишь всем телом вперед — живым, сконцентрированным намерением — и всё твоё "я", вся воля, вся жизнь, которая есть в тебе трансформируется в удар. Когда всё твоё существо меркнет, собираясь в сингулярность сжатого до побелевших костяшек кулака.
Да, бьёт она — кулаком. Вот только кто-то резко и безжалостно срывает её с траектории безумного полёта, перехватывая железной хваткой руку, и тело буквально захлёбывается собственной же добела раскалённой Силой — почему?! Что происходит?
И зачем?!

Она не понимает. В глазах у неё — жгучее недоумение и обида. И вот этот-то взгляд девушка выплёскает Валере прямо в лицо — высокой и сильной волной. Вот только волна эта вдребезги разбивается о скалу, бесстрастную настолько, насколько только может быть бесстрастен омытый штормовым прибоем гранит. И тысячи, десятки, сотни тысяч разбитых капель летят с бешеной скоростью — обратно в беснующийся океан, переполняя и без того вышедшую из берегов стихию.
Да как так-то???!!!
Она дышит, тяжело и прерывисто, но легче не становится; обида, огромная, жгучая, болезненная выламывает острыми углами сошедшиеся на переносице брови; ей бы пробиться наружу — через грудную клетку, но что-то мешает, а ещё нещадно жжёт глаза, отчаянием наворачиваясь на ресницы.
— Какое... — Фрэнсис едва может говорить, но всё-таки пытается — Какое мне дело!— выдыхает наконец она с дрожью в голосе, когда Валера заставляет её сесть в ненавистно-мягкое красное кресло, обитое бархатом.
Пусть! Пусть лучше обидчик ударит в ответ! Это стократ лучше, чем слушать все те унизительные оскорбления, которыми он осыпал её здесь — прямо при Лагунове. И теперь, когда ей даже постоять за себя не позволили, Фрэнсис чувствует себя мучительно-грязной, и чувство это невыносимо настолько, что.....
Что она даже не видит поначалу того, как взлетает вверх оторванное от земли тело Брэндона, и только громкий хлопок от удара возвращает юную мисс Эбберлайн в реальность. Кровавый след, широким мазком окрасивший дверь, полыхает широким и страшным знаменьем, и что-то переворачивается внутри неё снова, останавливая сердце и заставляя стекленеть взгляд. Грудную клетку будто бы заливает изнутри крутой кипяток — тот самый, который льётся до сих пор из открытого крана; она не чувствует ни рук, ни ног, ни вообще себя, а только острое, тяжелое и жёсткое гудение силового поля, замкнувшегося на самом себе в неистовом желании уничтожить.

И это не конец. Начало.

Немые наблюдатели стоят поодаль, не смея вмешаться; слишком боятся за свои собственные шкуры, но кто-то — краем глаза Фрэнсис видит это, метнулся к противоположной двери и выскочил в коридор, вероятно, за помощью. А Брэндон тем временем продолжал трепаться, разбрасываясь на дурацкие, пустые слова — словно дырявое решето, проливающее сквозь многочисленные отверстия собственную же бестолковую энергию. Что он там говорит — абсолютно неважно, а важно лишь то, что возомнивший о себе чёрти что придурок из множества вариантов выбирает умножить зло, которое до этого сам же и породил собственной пустой головой и звенящей глоткой. Новая волна чужого адреналина и чужой же ярости выбрасывает Фрэнсис куда-то за грань времени и пространства, в чёрную бездну, бешено сверкающую раскалёнными вспышками пульсаров.
Она сама не поняла, как вскочила; её привёл в подобие чувства собственный то ли визг, то ли крик, расколовший сознание надвое.
— Хватит!
Так, что ещё немного и кажется, что вокруг полопаются все стёкла;
— Хватит, хватит, хватит, хватит!!!
Неужели это я кричу? — промелькнула в мозгу отчаянная мысль.
— Немедленно прекратите!!!
Вся дрожа, на грани то ли истерики, то ли обморока, она метнулась к дерущимся и, обхватив рыжего обеими руками поперёк туловища, рванула жилистое тело на себя, увлекая и его, и себя в свободное падение на пол....
А всего каких-то пару секунд спустя дверь в злополучный вагон отворилась настежь, являя на пороге высокого, одетого во всё чёрное мужчину с чёрными же как смоль волосами до плеч.

***********

Восхитительно.
Одного-единственного  взгляда, брошенного вошедшим вглубь вагона было достаточно, чтобы в воздухе повисла леденящая кровь тишина.
— Всем разойтись по своим местам до прибытия в школу. — Процедил он медленно, с хорошо различимой угрозой в низком, тяжёлом голосе — Зачинщиков — холодный, неприятно-колючий взгляд серых глаз окатил лежащих на полу ребят — Ждёт увлекательнейшая беседа с директором.
Переступив порог, профессор Магнус Сэлби, приглашённый лично директором Диппетом на должность преподавателя защиты от тёмных искусств, быстро прошёл внутрь вагона, ни секунды не сомневаясь в отсутствии каких бы то ни было возражений.

Отредактировано Francis L. Abberline (2025-08-31 00:53:23)

Он не слабак! Не слабак!
Вся адреналиновая бодрость потратилась на один единственный, самый мощный его удар. Но теперь пришла тяжесть. Победоносно сжавшееся напротив тело очкарика ознаменовало победу Брандона и дала возможность ему осесть на пол. Как те самые войны, защищавшие Родину до последнего, умирая после боя, победоносно замерев навечно с мечом в руке. Ноги Брандона обмякли, готовые организовать встречу его спины с полом вагона. Очень хотелось спать и немного еще поблевать. Главное было аккуратнее с головой... Но у судьбы были иные планы: вместо мягкого приземления, он получил жесткие, крепкие объятия и, с легким удивлением и сильным конфузом ощущая небольшую, упругую грудь, камнем рухнул вниз, конечно же ушибаясь затылком.
- М...мама Миа... - Тяжело выдохнул Брандон, смотря расфокусировано в потолок. Пока он пытался соединить воедино оба своих вида от каждого глаза, заодно отходя от очередного падения, его рука крепко держала девчонку за талию, будто оберегая от падения. Мда. Стоит поразмыслить над вероятностью того, что Брандон - осьминог. Иначе почему рука сама принимает решение, а его сознание не в курсе?
Далее стало очень тихо. Тяжело так, увесисто. Их со старостой псевдоромантическое лежание в крови и рвоте было жестоко прервано.
Брандон медленно поднялся, усаживаясь, как велено, на свое место. Потирая лоб и морщась, он пытался сфокусироваться на остальных голосах, однако понять чужую речь он из-за шума в ушах почти не мог. Брандон понимал, что попал в непростую ситуацию, и надо было из неё выбираться.
- Профессор Сэлби, я еще от врача не отказался бы.
Не вслух будет сказано, но обновленный состав учителей Брандон изучил ещё утром. Собирать информацию про сотрудников Хогварства и ближней территории, чтобы было больше тактик становления их его покровителями было не хобби, но необходимостью. Поэтому лишь косой взгляд и оценка характера голоса, даже в болящей голове, быстро прошли идентификацию.

Предстоящий год был для Кима очень важным. Во-первых, это был выпускной курс, во-вторых, от того, как он сдаст Ж.А.Б.А. зависело напрямую его будущее, ведь с плохими отметками в аттестате про подачу документов на подготовительные курсы в Академию Аврората можно забыть. А поступить туда было не просто мечтой Хвана - это была необходимость. Зарубка на будущее, которую он себе дал, когда понял, что ни сам Аврорат, ни маггловский Скотленд-Ярд не собираются искать убийцу его родителей. Это целиком ложилось на плечи самого Ё-Хана. По крайней мере так он думал годы назад и мнение его до сих пор не изменилось. Но было еще кое-что, что делало седьмой курс очень важным - Чемпионат по квиддичу. И хоть Тальгон не собирался связывать свою жизнь со спортом, как его друг Грэди, оставлять шансы на победу чужой сборной он не собирался, а значит...
От размышлений юношу отвлек какой-то шум и суета. Внезапно послышалась беготня по коридору и то и дело хлопающие створки дверей. Кто-то даже крикнул "драка!", но Хван не был уверен, что расслышал правильно. Это было как-то странно. Ким не в первый раз едет в Хогвартс-экспрессе и точно знает, что в середине поездки обычно наступает самое тихое время: все, кому надо уже давно расселись по своим местам. Кто-то болтает с попутчиками, кто-то читает, кто-то бесконечно жует, а кто-то вообще спит. Самый шум так или иначе возникает в начале поездки и под конец, когда провожатый объявляет, что скоро поезд прибудет на вокзал в Хогсмиде. Но сейчас до перрона было далековато. Ким посмотрел на наручные часы и утвердился в своем мнении. Однако, нет, он точно не ослышался. Хун кинул косой взгляд на О'Конналла, но тот сидел с закрытыми глазами и ему явно было плевать на любой шум, если он не звучит, как голос старшей Блэк. Хмыкнув, Тальгон поднялся с сиденья и молча вышел в коридор. Вернее, вышел он потом, когда увидел бредущую вдоль вагона девушку. Сначала он просто высунул наружу голову, осматриваясь. Девушка явно была не совсем в себе. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что она совсем недавно плакала и что по всей видимости это не последний раунд. Обернувшись, Тальгон оценивающе взглянул внутрь своего купе, очевидно что-то решая, а потом отмел сомнения и вышел в коридор, плотно закрывая за собой дверь и отрезая улетевшего в мир фантазий друга от этой ситуации.
Поймать девчонку было проще простого - она шла, не глядя перед собой, весь ее взгляд был полностью погружен внутрь себя, а бледные серовато-белые щеки пошли пятнами. Сама она выглядела очень миниатюрной и едва бы достала макушкой до его подмышки. В другой ситуации это бы позабавило Лиса, но сейчас даже улыбаться не хотелось.
Это что, как-то связано с шумом и хлопаньем дверьми?
Рука Кима аккуратно, но настойчиво хватает идущую чуть повыше локтя, чтобы придержать и без того не сильно упорный шаг.
- Эй, у тебя все в порядке? Тебя кто-то обидел?
То, что ее "кто-то обидел" также явно читалось на лице, хоть яркий хаотичный румянец попытался скрыть эти следы. Ким видел, что они свежие, но не мог даже представить себе, чтобы она получила их внутри этого поезда. Это было просто невозможно. Да и от кого?
А все же...
- Скажи мне, кто это сделал и поверь, ему станет гораздо хуже, чем тебе.
Это Тальгон мог пообещать без проблем и обещает, разворачивая хрупкую девочку к себе за плечи и смотря на нее сверху вниз - озабоченно и заботливо.